Александр Волков: "У меня дилемма: отметить в Киеве или свалить тихонечко в Америку."

Для человека, который давно руководит Федерацией баскетбола Украины и заседает в Верховной раде, он удивительно раскован. Никаких лозунгов. Никакого пустословия.

Александр Анатольевич вместе с портфелем, пиджаком и галстуком остался где-то далеко. Перед нами снова был Саша Волков — великий баскетболист, один из героев Олимпиады в Сеуле.

МИНИСТР

— Вписаться в ваш график с интервью не так просто. А на игру в баскетбол время находите?

— Каждый день играю!

— Это как?

— После обеда устраиваю тренировку в зале. Вон, прямо в здании федерации. Видно из моего кабинета.

— Организм просит нагрузок?

— Конечно!

— С изумлением узнали, что лет десять назад вы были совладельцем футбольной «Таврии».

— Хозяин клуба попросил помочь, взять на себя организационные вопросы. Он владел и БК «Киев». Я успел поменять логотип «Таврии», вел переговоры с игроками. Слава богу, это продлилось недолго. Мне ближе баскетбол.

— Были в вашей биографии и 150 дней работы министром спорта Украины. Самый тяжелый вспомните?

— Вначале было трудно. Вернулся из Америки, планировал жизнь в другом направлении. Хотел тренировать. И вдруг — приглашение президента. Став министром, сразу потерял свободу, к которой привык. Знал, что в восемь утра обязан быть на службе, а во сколько вернусь домой — неизвестно. Чтоб выехать куда-то из Киева, должен брать разрешение премьер-министра. А моя семья — в Америке. Прежде у меня был железный режим, я серьезно занимался питанием, тренировками, был в хорошей форме. Но жизнь министра и режим — вещи несовместимые.

— И вы дошли до 130 кило веса?

— Да, первый раз меня качнуло. Каждое утро что-то открываем, кого-то хороним, едем на день рождения. Вечером что-то закрываешь. Везде фуршет, нужно пригубить.

— А люди годами живут в таком ритме.

— Вот этому я поражался! В народе твердят — мол, все чиновники гады, подонки и сволочи. Я 150 дней пробыл на этой работе, и скажу: адский труд. Невероятная ответственность. Себе не принадлежишь. Еще испытал шок, когда премьер-министр Пустовойтенко на каком-то мероприятии жестко со мной поговорил. Как начальник с подчиненным. Сейчас я понимаю, это нормально — а тогда был в растерянности. Вплоть до того, что... Я извиняюсь, конечно...

— До мордобоя?

— Гадал: может, надо физически отвечать на такой напор? Но быстро успокоился. Раз уж влез в эту шкуру — терпи!

— В парламенте-то вы поучаствовали в потасовке.

— Нет, руки я не распускал. Это была толкотня, как в автобусе. Двигали телами. Когда твое лицо мелькает в общей неразберихе — понятно, кто-то думает: Волков дрался. А я пальцем никого не тронул! Мне самому интересно: что было бы, если б кто-то ударил меня?

— Дом в пригороде Атланты у вас остался?

— Дочки там живут. Насте 22 года, закончила один университет, теперь учится в другом, уже в Нью-Йорке. Саше — 14, гимнастка-художница. А жена Алла ездит туда-сюда.

— По Штатам скучаете?

— Не успеваю соскучиться — летаю раз в три месяца.

— Ваш брак испытание расстояниями выдержал.

— Пожалуй, даже укрепился. Хоть испытание рискованное. Не сказал бы, что все гладко, и мы в восторге от жизни на два дома. Но отношения улучшились. В июне будет 30 лет нашей свадьбе.

— Детей в Киев тянет?

— Очень! Настя планирует перебираться сюда. Занимается спортивным маркетингом. В 2015-м постараюсь задействовать ее на чемпионате Европы, который примет Украина. И Саша в Киев вырывается при любой возможности. Была здесь на сборах у Дерюгиной.

ГОМЕЛЬСКИЙ

— Матчи собственной молодости пересматриваете?

— Олимпиаду-1988 — регулярно. То друзья попросят, то самому захочется. Особенно полуфинал с американцами. Финал — реже. Каждый раз история повторяется — включаю и думаю: ну, погляжу ретро-баскетбол. Но там все не так! Абсолютно современная игра, визуально вообще не отличается от сегодняшнего баскетбола. А в чем-то даже привлекательнее!

— Был в вашей карьере матч, который смотреть не будете никогда?

— Следующая Олимпиада в Барселоне. Полуфинал с Хорватией. Мы вели всю игру и спокойно должны были побеждать. По статистике это мой лучший матч на турнире — 20 очков, 6 подборов, 5 передач! Но из-за меня же и проиграли. Тогда было правило — если первый штрафной не попал, второй уже не бросаешь. И я трижды подряд мазал первый бросок! Хорваты подбирали мяч, шли в атаку и забивали. При счете 74:75 на последних секундах кидаю в кольцо, мяч кружится по дужке — и вылетает. А в матче за бронзу продули Литве. Я так переживал, что неделю не мог уснуть.

— Недавно мы встречались с Алжаном Жармухамедовым. Услышали удивительное: «Считаю, Гомельский был слабым тренером». Согласны?

— Это долгий разговор. Тренера сборной СССР и, например, главного тренера сборной Украины Майка Фрателло нельзя сравнить — у них разные профессии. Фрателло занимается тренировками, разборами игр, анализирует. А Гомельскому приходилось искать деньги и договариваться о поездках. Тренировочный процесс был четко расписан, он подбирал классных ассистентов. Отлично мотивировал. Но супертворческих мыслей, комбинаций и креативных идей у Александра Яковлевича не было. К тому же во времена Алжана был совсем другой Гомельский. Мы слышали рассказы их поколения...

— Трудно было поверить, что все это — про него?

— Нет, мы же сами что-то застали. Просто нам Александр Яковлевич уже доверял. Поймите, я не хочу развенчивать мифы! Гомельский, как икона, где-то наверху — и пусть там остается.

— Мы произносим эту фамилию — что вспоминаете?

— Как он меня, молодого, тестировал — даже унижал, проверяя: «Возьми мячи, принеси», «Ты наказан». Это шло не от головы, а от сердца: могу ли на человека рассчитывать? В сборной я был «крайним» в любой ситуации. А потом — резкий переход: из крайнего превратился в «сына». Гомельский меня называл только: «сынок, сынок...» И я готов был за него биться с кем угодно!

— История прощения в аэропорту проштрафившегося Сергея Йовайши случилась на ваших глазах?

— Ну а как же? Мы отправлялись на чемпионат Европы. Йовайша нарушил режим, в аэропорту еле на ногах стоял. Гомельский рявкнул: «Все, ты не едешь». Сережу ребята любили — вступились: «Дайте последний шанс, Александр Яковлевич». Смягчился, снова Йовайшу подзывает: «Ты же ветеран! Как мог нажраться перед таким событием?!» И тут состоялся диалог, который оброс легендой. Йовайша вздохнул: «Если б знали причину, вы бы меня поняли». «А что стряслось?» «Жена позвонила и сказала, что дети — не от меня». От такой наглости и воображения Гомельский потерял дар речи.

— Но простил?

— Да. Это ж ясно: кто не умеет врать и выкручиваться, успеха в жизни иметь не будет. Каждый из нас умел. И у каждого были эпизоды.

— Был человек, который попадался чаще остальных?

— Белостенный, земля ему пухом. Не везло Саше. «Заслуженного» с него снимали раза три. Как-то сборная загуляла после турнира в Испании — дошло до того, что в гостиницу явилась полиция. Выходит Гомельский: «Кто? Мои ребята? Исключено! Я позвоню в посольство, министру, президенту, всех поувольняют...» Поворачивается к нам: «Ну, я вам задам!» Если тебя поймали, единственный шанс был — следующая игра.

Однажды накануне матча с Францией мы с Игорем Миглиниексом встретили Гомельского в ненужное время и в ненужном месте. Без подробностей. Но Александр Яковлевич уверен был, что там-то он точно один. Объявляет: «По вам решение будет завтра». Так это был едва ли не лучший наш матч! Французам никаких шансов не оставили.

— Белостенный быстро сгорел. Вы его в последние дни видели?

— К нему на 50-летие в Трир прилететь не смог, находился в Америке. Вроде он был здоров. И вдруг диагноз — рак. Через пару недель его не стало. Когда Саня в Киев приезжал, я уговаривал: «Бросай Германию, возвращайся домой. Что сидишь в Трире, этом сонном царстве? Здесь полно работы, ты нам необходим как флаг, в любой кабинет можешь зайти...»

— А он не возвращался. Настолько прикипел к своему ресторану в Трире?

— И это тоже. Еще такой нюанс — Саша любил жить. Во всех смыслах. Жена Лариса понимала, что в Киеве ей не под силу его контролировать. А в Трире не разгонишься.

ДАМА

— Сеульскую победу в Олимпийской деревне сборная отмечала три дня. Самый трогательный для вас эпизод?

— Да все эти три дня пронеслись, как в кино! У нас была уникальная команда по дружбе и сплоченности. Смешное не кончалось. Поселили нас в двух квартирах. Холл, где устраивали разбор игр, превратился в накрытый стол. Оп, и скатерть-самобранка! Туда повалила толпа. То ли позвал кто-то, то ли по нюху. Забрела даже метательница из какой-то африканской страны.

— Копья?

— Нет, ядра. Или молота. Крупная женщина, цвет кожи — черно-фиолетовый. Темнее не придумаешь. Я вышел на балкон продышаться, увидел, что один из наших игроков с ней обнимается, целуется. И понял — вечерника достигла апогея. Вот как эта дама у нас очутилась? А я все время не мог попасть к себе в кровать.

— Влюбленные перебрались туда с балкона?

— Хуже. Жил в номере с Миглиниексом. Между моей кроватью и холлом — легкая корейская ширмочка. А люди допивались до такого, что из холла падали прямо в кровать, эту ширму не замечая. В ней постоянно кто-нибудь спал. И почему-то в основном штангисты, которых не сдвинешь. Хочу в ванную, смотрю — и там кто-то скрючился!

— Немудрено, что докатилось до Самаранча.

— Это точно. Застолье было круче любой свадьбы. В какой-то момент Гомельский перехватил сумку с бутылками, запер у себя в железный ящичек. Но Витя Панкрашкин вскрыл его легко — и вернул алкоголь людям.

— Панкрашкин умер от туберкулеза. Как врачи прозевали болезнь позапрошлого века?

— Не знаю. Я уже в Америке был, когда выяснилось, что Витя болен, совсем плох. Он очень много курил. Но главная причина, думаю, в другом. С Гоборовым они были не разлей вода. Смерть Валеры в аварии подкосила Панкрашкина. Он как-то оказался задействован в той истории. То ли был с ним и не поехал, то ли еще что. Гоборов погиб, и это Панкрашкина мучило. Совестливый был парень.

— Нам рассказывали — ваша рука после операции в Атланте выглядела ужасно. Что это было?

— Мне до поры везло — практически не случалось травм. Но в Америке начало происходить странное. Казалось, происки вуду. Два абсолютно одинаковых перелома. Трещины в одном и том же месте — будто кто-то тыкал туда иголочками.

— Логического объяснения нет?

— Я падал — но ведь и раньше падал точно так же. Играли с «Чикаго», делал блок-шот, перевернулся и рухнул. Играл через боль, терпел. Сезон в «Атланте» завершился, я к травме отнесся несерьезно. Доктор говорит: «Можно гипс положить, а может, трещина сама зарастет». Что с гипсом ходить? Лучше поеду на чемпионат мира! Там отыграл на тейпах и уколах. Когда вернулся в «Атланту», не только мяч держать не мог — даже чашку! Новое обследование показало — само не срастется. Надо вынимать хрящ из бедра, вставлять между костями и скреплять каким-то болтом. Первая операция в жизни. Знаете, как я ее себе представлял?

— Как?

— Разрезали, вставили, зашили, и я побежал играть. Но проснулся после наркоза — и чувствую стойкий запах блевотины.

— ???

— Это была моя блевотина. Рука в гипсе. А главное — не могу встать! Операция длилась четыре часа. Следом вторая — к ней я был готов. Когда сняли гипс, рука напоминала куриную лапку. Жене сказал: «Похоже, карьера закончилась». Повезло, что встретил Алексея, специалиста по восточным единоборствам, который переехал из Питера в Атланту. С его помощью восстановился.

— Затем в Греции новое испытание — позвоночник.

— Друзья мои, я не ходил! Стоять не мог! Ягодица на правой ноге усохла, как висящий мешочек. До туалета добирался 15 минут на четвереньках. С прострелами, болями.

— К экстрасенсам обращались?

— Да. Но когда прекратил контактировать с этой публикой, почувствовал себя лучше. Любой спортсмен — он ведь, как женщина. За красоту и молодость готов на все. Кто-то предлагал: «Ты будешь летать, прыгать!» — и я пробовал. При обычном радикулите бывает, приляжешь — и не болит. А я лежа не находил позу, где бы не болело. Что-то замкнуло в спине. И тут случайно столкнулся с Мишей Сафаровым...

— Это кто?

— Бывший баскетболист из Тбилиси, ставший врачом. Переехал в Грецию, работал там в гандбольной сборной. Специализировался на позвоночнике. Он сделал укол, нерв отпустило.

— Знали, что вкалывает?

— Да, Миша сказал — яд кураре. Объяснил, что этот транквилизатор используют для животных. Лев лежит, видит, как у него берут кровь. Но мышцы расслаблены и он не способен укусить.

ГОЛОДОВКА

— Вы лечились не только ядом, еще и голодом.

— Ладно, расскажу и об этом. 1996 год, я в Атланте. Год прошел, как не играю. Все съезжаются на Олимпиаду. Я принимал Гомельского у себя дома — и он заметил мое состояние: «Саша, что с тобой? Ты же молодой! У меня в составе делегации есть неплохой массажист Ренат. Поработаешь с ним?» Парень оказался моим ровесником, и оставил его у себя Атланте.

— Как работали?

— Ренат сразу предупредил — лечение будет экстремальное, голодом. Плюс интенсивная терапия. Массаж, уколы в определенные точки. Голодовки было две. Первая — 20 суток, вторая — 60.

— Вообще ничего не ели?!

— Ничего. Вода — в минимальных дозах. Было несколько «сухих» дней. Ренат намешивал какие-то «микроэлементы».

— Борцы, сгоняющие вес, могут ночью пойти к умывальнику и пить из крана, неосознанно. У вас такого не было?

— Нет, что вы. Я себя контролировал. Хотя было непросто. Все это очень раздражало мою семью.

— Да вы и сами, наверное, стали раздражительным?

— Ох! Мы с Ренатом голодали одновременно, и весь мир казался нам враждебным. Жена что-то готовит — я злюсь. Когда начинал первую голодовку из меня шел просто поток мата. На всех вокруг! Будто выходило из организма что-то скверное. Потом — раз, и все заканчивается. Даже внутренне не в силах проговорить дурное слово, пустить его в мозг. Все воспринимаешь иначе. Когда пошел к своему стоматологу в Атланте, тот отстранился: «Что у тебя с зубами? Они как новенькие, идеальные!» У меня было ощущение, что перекушу железный прут!

— Исхудали?

— Сбросил 50 кило. Со 130 до 80. Достаю тогдашние фотографии — узнаю себя с трудом. Я же еще и постригся наголо. Вид у меня был живописный.

— Если кто-то захочет пойти вашим путем, придет советоваться — что ответите?

— Скажу — не надо. Это очень опасно, рядом должен быть специалист. Чтоб быть отшельником в собственном доме, нужна гигантская сила воли. Мы же никуда не выходили. В подвале я оборудовал себе спальню, чтоб не трогать семью.

— На двоих, как с Миглиниексом в Сеуле? И ширмочка?

— Нет, у Рената спальня была отдельная, но тоже в подвале. Дверь вела к лесу, там гуляли. Сауна, массаж, всякие терапии. Боже, сколько мы накупили медицинских препаратов! До сих пор шлют домой какие-то брошюры — принимают меня за доктора. А соседи заподозрили неладное. Сообщили куда следует, и за мной следили американские спецслужбы. Возле дома дежурила машина. В любое время суток, когда шел в лес, мимо пробегала пара атлетичных мужчин с собачкой. Хотя раньше я там никого не встречал.

— Тихие мирские радости были вам доступны — телевизор, книги, газеты?

— Читал я Библию и научную литературу, посвященную здоровому питанию. Телевизор смотреть было невыносимо. Доходило до смешного. Идешь мимо комнаты, где он работает. Краем глаза замечаешь на экране полуобнаженную девушку. И шарахаешься в сторону, как от чумы.

— Никаких позывов?

— Наоборот, глубокое отвращение! Думаешь — как это грязно, противно...

— У жены нашли понимание?

— Сперва — да. А потом вспыхнул конфликт. Она уезжала из дома, возвращалась. Мы прошли сложнейший период, но сумели сохранить семью. И теперь уже наверняка всю жизнь будем вместе... Когда начинаешь голодовку, тебе мерещится еда, вспоминаешь запахи лосося, стейка. А через некоторое время уже размышляешь: «Зачем вообще люди едят? Отравляют себя». Доходишь до состояния, которое не объяснить. Если вам все расскажу, решите, что я — сумасшедший. Подумаете, что были галлюцинации.

— Расскажите же.

— Мне стало казаться, что я слышу радиоволны. Позже было два странных эпизода. Днем прилег отдохнуть. В доме включен телевизор, жена где-то ходит. Я в полном сознании. Внезапно меня хватают за ногу. Никого не вижу, но чувствую, как кто-то подбирается к моему колену. Тут открывается дверь, на пороге Алла — и все исчезает.

Вскоре ситуация повторяется. Лежу в кровати, а мне кто-то сжимает горло и начинает душить, издавая звериный рык. Я отталкиваю эти невидимые руки, но силы они неимоверной. Хочу крикнуть, позвать на помощь — голоса нет. В голове промелькнуло: «Господи, помоги!» И в эту секунду меня отпускают.

У меня нет ответа, галлюцинации это или что-то другое. Но с того дня всегда носил с собой Библию, молитвенник и крестик. Был еще случай, когда у нас гостил Саня Ларин.

— Генеральный секретарь Украинской федерации баскетбола?

— Да, мой близкий товарищ. Я попросил его прилететь в Америку — помочь мне, поддержать Аллу. Все произошло на глазах у Ларина, так что, если не верите — спросите у него. Мы попарились в сауне, я вышел на свежий воздух, сел в кресло. И отключился. Прекрасно помню свои ощущения: какая-то поляна, птички поют, приятные звуки. Сплошное блаженство. Дальше крик: «Саша! Саша!» Открываю глаза, вижу Ларина, который пытается поднять меня на ноги. Как я упал, сколько пролежал на земле — неизвестно. Но когда привели в чувство, я вымолвил: «Боже, зачем вы это сделали? Там было так чудесно!»

— А что говорил Ренат? «Всё под контролем»?

— Знаете, в какой-то момент мне показалось, что в этом и заключалась вся суть. Я должен был чего-то сильно испугаться. И окончательно ему довериться. Как доверяются лидеру секты, духовному наставнику. Вот чего он ждал. Это напоминало борьбу за человеческую душу. А может, я просто себе нафантазировал...

— Сегодня в него верите?

— И да, и нет. С одной стороны, лечение помогло. С другой — в таком состоянии ты реально находишься на грани жизни и смерти.

— Как начали есть после всего?

— Это самое тяжелое! Тянет к холодильнику — а надо разрешать себе по чуть-чуть. 2-3 недели боролся с собой.

— Последний день голодовки помните?

— Нет. Помню, как росло желание, чтоб Ренат поскорее уехал. Под конец видеть его уже не хотелось. Я понимал, что не буду его пожизненным клиентом.

— Созваниваетесь?

— Редко. Он живет в Екатеринбурге. Продолжает лечить, проводит эксперименты.

— Как бы сложилась ваша жизнь, если б не встретили этого человека?

— Я бы все равно искал способ восстановиться. У меня была цель — вернуться на площадку. Я провел сезон за БК «Киев», сыграл три матча за сборную Украины. Но не получал удовольствия, наблюдая за своей игрой со стороны. И закончил.

САБОНИС

— Правда, что легендарный центровой Владимир Ткаченко удерживает в одной руке четыре бутылки шампанского?!

— Легко! Сам видел!

— Вы так можете?

— Вряд ли. Смотрите, у меня ладонь маленькая. С Володей не сравнить. В сборной Ткаченко доставалось от ребят помоложе — Тихоненко, Миглиниекса, меня. Старались его ущипнуть, подколоть. По-доброму, смеха ради. Это напоминало атаки шакалов на медведя. Ткаченко — мужик тихий, беззлобный. Но если поймает, мало не покажется. Как-то он Миглиниекса за шею поднял. Все — хи-хи, ха-ха, Игорь тоже улыбается. А через пару секунд вижу — ему дышать нечем, теряет сознание. Не рассчитал Ткаченко силу.

— Сабонис чем удивлял?

— Необыкновенной энергетикой. Чемпионат Европы-1995 в Греции. Я был в ужасном состоянии — уже не лежачий, но ходил еле-еле. Сабас заглянул в гости — и мне полегчало. Сказал ему об этом: «Пообщались — боль сразу отпустила. Вот такая у тебя энергетика». Я стал двигаться, сам ездил на матчи турнира. А еще у меня не укладывается в голове, что две баскетбольные легенды Литвы постоянно в разных политическо-спортивных лагерях.

— Вы о Сабонисе и Марчюленисе?

— Да. Мы с горечью смотрим на это. Крошечная страна. Им, наоборот, нужно объединить усилия — а они лишь отдаляются друг от друга.

— В сборной они даже дрались.

— Ну, это ребячество. Сейчас-то оба взрослые дядьки.

— У вас в сборной тоже случались стычки?

— Нет. В клубе — бывало. В «Строителе» на тренировке с Володей Рыжовым сцепились. Слово за слово — и понеслось.

— А как в «Атланте» приняли баскетболиста из СССР?

— Тепло. Газеты растиражировали шутку: «Атланта» начинает сезон, имея в составе 10 черных, одного белого — Джона Кончака, и одного красного — Волкова. Ко мне хорошо относились ветераны — Док Риверс, Мозес Мэлоун, Доминик Уилкинс. Помогали во всем. Когда их сменило следующее поколение, было уже по-другому.

— Каждый за себя?

— Да. Юмор у афроамериканцев, конечно, своеобразный. Иногда на ужине они смеялись и выясняли, у кого из них темнее кожа. В ход шли разные сравнения. Я в эти споры не вмешивался. Но потом обращались ко мне: «Эй, белый, рассуди — кто из нас самый черный?» И сидишь, хлопаешь глазами. Думаешь: «Как ответить, чтоб никого не обидеть?»

— Владелец «Атланты» медиамагнат Тед Тернер выложил за вас, кажется, 200 тысяч долларов?

— Не в курсе, сколько, что и кому выложил Тернер. Чтоб уехать в НБА, я лично заплатил 100 с лишним тысяч долларов.

— Госкомспорту? Или Федерации баскетбола СССР?

— Не помню точно название организации, куда переводил деньги. Все было официально. Сначала-то надеялся — проскочу. Но позвонили из НБА: «Надо заплатить». Аналогичная ситуация была у Марчюлениса, который заключил контракт с «Голден Стэйт».

— Какая зарплата у вас была в «Атланте»?

— 600 тысяч в год.

— Мы вычитали, что любимый напиток Тернера — виски, где плавают кусочки сусального золота. Цена — полторы тысячи долларов за бутылку. Пробовали?

— Нет. Я тоже что-то слышал об этом, но ни разу не замечал у Тернера такой виски. Вообще держался он скромно. Никаких замашек миллиардера. Одевался простенько. Нам рассказывали, что Тернер не баловал своих детей, денег им не давал. Считал, что сами должны зарабатывать. В раздевалке «Атланты» он никогда не ругался, не срывался на крик. Был корректен.

— С Джорджем Бушем-старшим вы в Америке познакомились?

— В Киеве. Приезжал десять лет назад, и меня пригласили на его выступление в университете. Тогда Бушу исполнялось 80, но был бодряком. Сказал, что собирается с женой Барбарой прыгнуть с парашютом.

— В вашей жизни парашют был?

— Нет! Экстрим — это не ко мне. Я рыбалку люблю.

— Как и Сабонис, кстати.

— Да, он заядлый рыбак. Давно планируем съездить в Норвегию или на Аляску, но не складывается. Мы ни разу вместе не рыбачили! Хотя, постойте. В 1996-м было. Во время Олимпиады вывез в Атланте компанию на платное озеро. Поехали Сабас, Куртинайтис и Гомельский с сыном Вовой. Александр Яковлевич так засадил блесну Вове в палец, что едва не пришлось оперировать. Наловили форель, я дома закоптил ее. Курт до сих пор уверяет, что ничего вкуснее не ел.

МАТРЕШКИ

— Чем вас Аляска привлекает?

— Вы не были там на рыбалке?! Много потеряли. Потрясающее место. Пик сезона — конец августа и начало сентября. Я ежегодно летал туда, пока не возглавил федерацию. Здесь в эти сроки всегда главные события — чемпионат Европы, отборочные матчи. Отлучиться нереально. На Аляске громадный выбор: первый день ловишь палтуса, второй — лосося, третий — форель. А можешь поехать на экскурсию и посмотреть, как медведи рыбу ловят. Где еще такое увидишь?

— Это опасно?

— Нет. Остров Кадьяк в штате Аляска уникален тем, что большая его часть омывается теплым течением, морозов там не бывает. Местный тип бурых медведей так и называется — кадьяк. Он раза в два крупнее обычного, вес до 700 кило. Вырастает таким, потому что не уходит в спячку, питается целый год — кругом все зеленое, рыбы навалом. Кадьяк — не агрессивный, на людей не нападает. Стоит себе, ловит лосося и ни на кого не обращает внимания. Мы именно на этом острове чаще всего рыбачим. Будь моя воля, каждый отпуск проводил бы в тех краях. К тому же есть друзья со своими самолетами.

— Вы о киевских друзьях?

— И о московских. Это люди, у которых бизнес и тут, и в Америке. К примеру, один из бывших соучредителей БК «Киев» купил самолет «Гольфстрим». Как-то собрался он с семьей на Гавайи. Промежуточная посадка была в Атланте. Звонит мне: «Полетишь?» И я рванул с ним до Атланты. День он погостил у нас дома, затем убыл на Гавайи.

— Вам собственный самолет нужен?

— Мне он не по карману. Кроме того, пообщавшись с людьми, которые имели самолеты, убедился, насколько дорого и хлопотно его содержать. Проще заказывать чартер.

— Что любите кроме баскетбола и рыбалки?

— С недавних пор полюбил готовить. Особенно мне удаются уха и баранина на гриле. Еще с возрастом неожиданно проснулась любовь к порядку. Поправляю, раскладываю по местам. Не могу пройти мимо, если что-то лежит не так. После любого застолья, когда гости разбрелись, спать не иду, пока не приведу дом в прежний вид. Все зачищу, уберу — причем мне это не в тягость.

— От бизнеса вы отошли?

— Да. Проектами, в которых имел свою долю, теперь занимаются партнеры — недвижимость, ресторан. Когда жил в Америке, с приятелем взяли лицензию у НБА, НХЛ, НФЛ и стали официальными дилерами этих лиг по выпуску матрешек. В каждой по пять штук — баскетболисты, хоккеисты, футболисты. Нам и Мадонна заказывала матрешки с собственным изображением в разных костюмах. Но когда мы с товарищем вернулись на Украину, бизнес заморозили.

— Долго планируете оставаться президентом федерации?

— После ЧЕ-2015 заканчивается мой второй срок. Тогда и будем принимать решение. Честно — никогда не горел желанием занять этот пост. Так сложились обстоятельства. Представители крупного бизнеса, которые поддерживали украинский баскетбол, меня уговорили. Мол, другой кандидатуры нет. Если сегодня на Украине появится человек, понимающий баскетбол и способный обеспечить достойное финансирование, я с радостью поддержу его и отойду в сторону. Потому что здесь стрессы ежедневно.

— И не те деньги, чтоб эти стрессы терпеть?

— Какие деньги? Президент федерации — должность общественная. Зарплату я получаю в парламенте.

— И сколько нынче платят украинским парламентариям?

— 15 тысяч гривен.

— Чуть меньше двух тысяч долларов. Негусто.

— Плюс «депутатские» — столько же. Пенсия олимпийского чемпиона — 500 долларов.

— В России олимпийскую пенсию с 500 долларов подняли до 32 тысяч рублей.

— Вы ж богатая страна. Не то что Украина. У нас эта сумма не менялась. Кроме того, мне полагается пожизненная пенсия от НБА. Зависит от количества лет, проведенных в лиге. Я отыграл три сезона, и мне начисляют 18 тысяч долларов в год.

— В марте вам стукнет 50. Юбилея с тревогой ждете?

— У меня дилемма: отметить в Киеве или свалить тихонечко в Америку. Пока выигрывает второй вариант.

— Трезво — во всех отношениях.

— К сожалению, маловероятно. Друзья не поймут. В Киеве так уж заведено — юбилеи празднуют пышно, с размахом. Хотя любой день рождения заканчивается одинаково. Что касается возраста, то, уверен, в душе все мы чувствуем себя лет на 25 — 30. Пока в зеркало не посмотришь. Или не решишь сыграть в баскетбол.

Александр Кружков, Юрий Голышак, «Спорт-Экспресс»